Мари Элизабет Луизу Виже-Лебрен (1755-1842), придворную художницу французской императрицы Марии-Антуанетты, называли «художником красоты и ее воплощением». Во времена, когда женщин-художниц не признавала Академия художеств и открыто презирали коллеги-мужчины, хрупкая дама не только добилась успеха, но и заработала своими картинами состояние.

У подножия трона

С ран него детства дочь не слишком известного художника Луи Виже мечтала с помощью красок создать собственный мир гармонии и красоты. Отец умер, когда Луиза была подростком. Мать вскоре вышла замуж вторично, предоставив ей учиться живописи с тем, чтобы дочь могла сама зарабатывать.

К 15 годам юная художница уже имела круг заказчиков из высшего общества, но ей хотелось большего. Ключом к Версалю стал ее брак с торговцем произведениями искусства Жаном Батистом Лебреном. Честолюбивая девушка трезво просчитала все выгоды этого союза и не ошиблась: муж употребил свои связи, чтобы Луизу пригласили ко двору - писать портрет королевы. «Мария-Антуанетта была высока ростом и великолепно сложена, будучи несколько полноватой, но не чрезмерно», - напишет Луиза о венценосной модели.

Во время сеансов молодые женщины беседовали и нашли в своих судьбах много сходного: одногодки, обе не слишком счастливы в браке и стремятся к красоте во всех ее проявлениях. Зарождавшуюся дружбу укрепили разговоры о нарядах, шляпках и украшениях во время совместных прогулок по окрестностям Парижа.

За первым заказом немедленно последовал второй, потом - третий... Этому способствовало и основное правило Виже-Лебрен - молчать обо всем, что она видела или слышала во дворце.

В негласной борьбе с конкурентами Луиза сделала своим оружием «комплекс услуг»: художница причесывала заказчиц и придумывала фасоны нарядов, которые лично кроила. Постепенно она сделалась законодательницей моды. Свободные платья, в которых они разгуливали с королевой по Трианону, отказавшись от кринолинов и фижм, и соломенные шляпки, вытеснившие перья и драгоценности в волосах, немедленно копировались модницами. «Моя прическа мне ничего не стоила, - писала она в одном из писем, - я сама устраивала свои волосы, украшая их обыкновенно муслиновым платком...». Именно мадам Виже-Лебрен мы обязаны непреходящей модой на матросский костюм в детском и женском гардеробах.

Способствовали растущей популярности и экстрасенсорные способности художницы: «Я редко ошибалась в своих предсказаниях, глядя на выражение лиц своих визави». Стало легендой, как по тусклому левому глазу короля Польши она предсказала его близкую смерть.

Своя среди чужих

Вопреки сопротивлению главы Королевской академии живописи и архитектуры, поличному распоряжению короля мадам Виже-Лебрен стала членом этого почтенного учреждения. Потерпев поражение в попытках доказать бездарность художницы, недоброжелатели взялись чернить ее репутацию. Они распускали слухи о многочисленных любовниках красавицы, одним из которых якобы был министр финансов Калонн, дававший ей десятки тысяч франков из королевской казны только на знаменитые «греческие вечера», которые она устраивала. Кроме того, ученые мужи нанимали всякий сброд, чтобы забрасывать нечистотами новый дом художницы. А в 1787 году в Салоне Лувра отказались выставить написанный ею портрет Марии-Антуанетты.

Луиза понимала: она - подруга ненавидимой народом австриячки, агрессия толпы растет, и взрыв неизбежен.

Портрет фаворитки французского короля Людовика XV мадам дю Барри она писала летом 1789 года под грохот пушек. В ночь с 5 на 6 октября 1789 года, когда королевскую семью принудительно вернули в Париж, художница сочла во благо дочери-подростка Жанны-Жюли покинуть столицу. Вместе с гувернанткой они переоделись работницами и отправились в изгнание.

Шесть «русских» лет

Все ужасы Французской революции, как это ни парадоксально звучит, принесли Виже-Лебрен еще большую славу. Ее как близкую подругу мученицы-королевы Марии-Антуанетты с почетом принимали европейские монархи.

Екатерина II, люто ненавидевшая якобинцев, оказывала любезный прием изгнанникам и, в числе других, пригласила Виже-Лебрен к своему двору, куда Луиза и прибыла 25 июля 1795 года.

Во время аудиенции художница отметила чрезмерную полноту императрицы, «но еще красивое лицо, обрамленное седыми волосами, придававшими ее облику совершенство». Государыня предложила изгнаннице поселиться в Царском Селе, однако апартаменты во дворце не выделила. В чем Луиза справедливо усматривала придворные интриги. В воспоминаниях о последнем фаворите императрицы она напишет: «Зубов меня не любил». Луиза не переносила, когда во время работы к ней приходили гости, желавшие взглянуть на ее картины, поэтому она установила приемные часы. Ловкий царедворец тут же нажаловался императрице - мол, у госпожи Лебрен тоже свой двор, она, подобно своей покровительнице, дает аудиенции.

Екатерина II, не терпевшая соперничества, отомстила, разругав в письме к одному из парижских друзей работу Виже-Лебрен: «Последовательница Анжелики Кауфман пробует свои кисти и начинает писать великих княжон Александру и Елену... [оспожа художница заставляет обеих скорчиться на диване, сворачивает шею младшей, придает обеим вид мопсов, греющихся на солнце...».

Престарелая императрица не принимала свежие веяния в моде и не на шутку рассердилась, когда на один из балов супруга ее внука Александра, великая княгиня Елизавета, явилась в платье, больше похожем на ночную сорочку, фасон которого сочинила француженка. Это не помешало великой княгине заказать еще несколько своих портретов и... попросить о новых моделях нарядов.

«Не смею...»

Луиза получила звание почетного вольного общника Императорской Академии художеств и множество заказов от царской семьи и знати. За каждый портрет (из более чем 50 написанных ею в России) художница запросила около четырех тысяч рублей, что было по тем временам невероятно огромной суммой.

Приехав в Москву в октябре 1800 года, прагматичная дама пожаловалась графине Екатерине Строгановой на проблемы с жильем, и графиня сразу же ответила, что у нее есть прелестный и никем не занятый дом, в котором она и попросила свою гостью остановиться. В качестве благодарности (и сэкономив приличные деньги!) художница написала портрет дочери Строгановой.

Пребывание Луизы в России совпало с огромными историческими переменами: эпоха Екатерины II сменилась павловской, а затем и александровской. Ее глаз профессионала отмечал в новом императоре: «Павел был чрезвычайно уродлив. Плоский нос и очень большой рот с очень длинными зубами делали его похожим на голову смерти».

Есть легенда, что художница не справилась с поручением государя нарисовать панораму Москвы с высоты Воробьевых гор. Якобы час она простояла в молчании, затем бросила палитру и мелодраматически произнесла: «Не смею...».

В Москве же она узнала страшные подробности гибели Павла I и заметила: «Я твердо убеждена, что Александр ничего не знал о попытке покушения на жизнь отца».

В светских салонах ее принимали как желанную гостью. Графиня Варвара Головина писала: «Эта прелестная женщина блещет остроумием и различными талантами». Однако теплый прием не помешал иностранке рассказывать позже, что придворные русские дамы оставляют драгоценности на подоконниках распахнутых окон дворцов в полной уверенности, что от воров их оберегают Николай-угодник и Дева Мария. О жизни же простых людей мадам Виже-Лебрен не знала практически ничего. По ее наблюдениям, здесь «никогда не увидишь пьяного». И с чистой совестью утверждала: русский народ трудолюбив, не ворует и мягок нравом, а также русские «проворны, умны, познают ремесла чрезвычайно легко, многие даже добиваются успехов в искусствах».

Прижизненный классик

Луизу все сильнее беспокоили семейные проблемы. Подросшая дочь против воли матери вышла замуж за Гаэтана Бернара Нигриса - всего лишь секретаря директора Российских императорских театров. В знак протеста художница уехала из страны.

За годы, проведенные в России, Виже-Лебрен стала настолько популярна, что сам Александр Пушкин упомянул о ней в «Пиковой даме» - в спальне старой графини Германн видит «два портрета, писанные в Париже m-me Lebrun. Один из них изображал мужчину лет сорока, румяного и полного, в светло-зеленом мундире и со звездою, другой - молодую красавицу с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою в пудреных волосах».

К началу 1830-х годов Луиза отходит от живописи и погружается в мир прошлого, создавая мемуары. Не доверяя будущим биографам, она составила список собственных работ и включила туда 662 портрета, 15 картин исторического и аллегорического содержания и около 200 пейзажей. «Все, что я пережила, убеждает меня в том, что мое единственное счастье заключено в живописи», - подытожит Луиза Виже-Лебрен свою долгую жизнь.