После катастрофы на Чернобыльской АЭС прошло уже больше четверти века, и мы все как-то позабыли, что «мирный атом» в определенных ситуациях может быть смертельно опасным для человека, особенно если он находится в неумелых и неопытных руках. А когда речь заходит о безответственности при обращении с радиоактивными материалами, то здесь комментарии и вовсе оказываются излишними.Цена разгильдяйства
На промышленных предприятиях ныне применяются тысячи малых источников радиации. Обычно это небольшое количество радиоактивного вещества (чаще всего цезия-137), помещенного в непроницаемый для излучения кожух из свинца. Эти источники используются в различных контрольных и измерительных приборах, в медицинских аппаратах, в научно-исследовательских лабораториях и так далее. Случающиеся время от времени радиационные инциденты обычно бывают связаны с утерей или кражей капсулы с радиоактивным веществом. Но иногда такое происходит и по причине прямой бесхозяйственности.
Вот только некоторые примеры. В 1994 году на одной из ректификационных колонн Новокуйбышевского нефтеперерабатывающего завода возник пожар. Уже потом выяснилось, что от высокой температуры на радиационном уровнемере, находящемся на этой колонне, расплавилась защитная оболочка. В результате открылся источник излучения, создавший вокруг себя высокий радиационный фон. Все это было обнаружено при плановой проверке, примерно через два месяца после пожара. Уровень радиации на указанном участке достигал 1 рентгена в час (в 100 тысяч раз выше естественного). Хорошо еще, что на колонне все это время никто не работал и поэтому пострадавших от инцидента не оказалось. Спецбригада комбината «Радон» демонтировала источник и захоронила его на своем предприятии. Последующие проверки показали, что сразу после этого в районе злополучной колонны восстановился нормальный радиационный фон.
В том же году на предприятии «Нова» в Новокуйбышевске произошел еще один драматический случай. Женщина-дефектоскоп ист, работавшая с радиационным прибором, допустила небрежность - и в результате капсула с радионуклидом выпала из защитной оболочки. Женщина взяла капсулу голыми руками и вложила ее обратно в изолирующий кожух, но уже было поздно. Дефектоскоп ист получила радиационный ожог руки и была госпитализирована. К счастью, полученная ею доза радиации оказалась не такой большой, и вскоре женщина поправилась и смогла работать дальше.
Первые советские радиологи
Ветеран труда Владимир Хавин, в своей работе более 40 лет имевший дело с радиоактивными изотопами, еще полвека назад узнал не понаслышке, чем могут обернуться неосторожность и разгильдяйство при работе с излучающими материалами.
- В конце 50-х годов после окончания ремесленного училища я устроился простым техником в газовый трест города Куйбышева (ныне Самара), - вспоминает Владимир Соломонович. - А в 1961 году мне предложили для освоения новой специальности поехать в Ленинград. Тогда при строительстве новых газопроводов впервые стали широко применять новый радиографический метод контроля качества сварных швов, для чего срочно потребовались специалисты-радиографы. А я полвека назад был 26-летним молодым парнем, полным сил и энергии, и потому сразу же дал согласие получить новую и перспективную профессию.
В том же 1961 году Хавин был включен в самую первую в СССР группу при учебном комбинате треста «Главле-нинградстрой», обучавшуюся в городе на Неве трудному и опасному ремеслу радиографа-контролера. Окончив эти курсы в том же году, он получил официальный допуск к радиографи-рованию всех видов промышленного оборудования с правом выдачи экспертного заключения. Таким образом, как впоследствии оказалось, Владимир Хавин стал самым первым профессионалом в Самаре, имевшим разрешение на работу с радиоактивными материалами.
Руководство треста «Горгаз», получив в свое распоряжение специалиста столь редкой по тем временам профессии, сразу же приступило к созданию первой в городе ведомственной радиографической лаборатории.
- На первом этапе у нас, конечно же, было немало трудностей, - сетует Владимир Соломонович. - Одна из них - полное отсутствие дефектоскопов заводского изготовления. Поэтому в первые годы работы нам приходилось такие приборы делать самим. Как? Да очень просто. Из Москвы выписывали радиоактивные изотопы - например, кобальт-60. Берешь такой излучающий кусочек длинным пинцетом и кладешь в бронзовую или латунную трубочку, запаиваешь ее, а уже потом помещаешь в свинцовый защитный контейнер.
Сейчас мне наверняка скажут, что это просто безумие - работать с изотопами без специальной защиты. Но мы тогда, конечно же, вовсе не собирались бездумно рисковать, а четко контролировали уровень облучения для каждого сотрудника с помощью дозиметра, похожего на карандаш. В сутки человеку можно получать не более 17 микрорентген. Если же кто-то из нас облучался больше этой нормы, его на неделю отстраняли от работы с радиоактивными материалами. Поэтому в моем радиографическом подразделении за все годы работы каких-либо крупных инцидентов не случалось ни разу.
Но однажды Хавину все-таки пришлось иметь дело с человеком, очень серьезно пострадавшим от губительного действия «мирного атома». В том же 1961 году, когда молодой специалист только-только занялся организацией своей лаборатории, к нему пришел 22-летний дефектоскоп ист Юрий Воробьев, работавший в строительном тресте. Эта организация вела монтажные работы на территории машиностроительного завода в закрытом поселке Винтай, а Воробьев с помощью самодельного дефектоскопа обследовал сооруженные рабочими трубопроводы.
Так вот, визитер пожаловался, что у него никак не получаются снимки сварных швов. Хавин, как дипломированный специалист, сразу же заподозрил, что в его дефектоскопе разгерметизировалась капсула с излучающим порошком. Но тогда, предположил он, наверняка произошло радиоактивное заражение местности. А расследованием аварий такого рода уже в те годы занималась санитарно-эпидемиологическая служба, куда Хавин и отправил дефектоскописта.
Захороненная радиация
Окончание этого рассказа автор узнал от Владимира Рубина, инженера-физика отделения радиационной гигиены Самарского областного центра санитарно-эпидемиологического надзора.
- Я был непосредственным свидетелем тех событий полувековой давности, - вспоминает Рубин. - Мы установили, что техник часто возил аппарат в неподходящих условиях, порой даже на попутных машинах, и в итоге в этом кустарном приборе действительно разбилась ампула, содержащая радиоактивный цезий-137. По дороге порошок постепенно высыпался, пока капсула совсем не опустела. Именно поэтому у дефектоскописта перестали получаться радиографические снимки. А когда сам Воробьев только лишь вошел в нашу радиологическую лабораторию, как все включенные дозиметры сразу же запищали. Вот так мы узнали об этой радиационной аварии, на ликвидацию которой ушло два месяца.
За те несколько дней, в течение которых из защитной капсулы сыпался порошок цезия-137, этот неопытный дефектоскопист успел загрязнить собственную квартиру в Куйбышеве, квартиру брата в Ставрополе (ныне Тольятти), комнату в общежитии в Винтае, где он периодически останавливался, а также заводские цеха, которые он обследовал с помощью своего дефектоскопа. Уровни излучения в перечисленных выше точках были очень высокие - порой в десятки тысяч раз выше естественного фона.
Для захоронения всех загрязненных Воробьевым материалов, которые удалось собрать, за селом Дубовый Умет был вырыт котлован длиной восемь метров, шириной четыре метра и глубиной шесть метров. Дно и стенки котлована покрыли толстым слоем бетона с гидроизоляцией. В 1963 году на этом месте были созданы первые могильники спецкомбината «Радон».
Что же касается самого Воробьева, то он в ходе этого инцидента получил серьезное радиоактивное поражение кожи и мощное внутреннее облучение. В частности, уровень излучения его мочи точно определить было нельзя - все дозиметры зашкаливало. Он несколько месяцев лежал в куйбышевских больницах, где различными мазями ему лечили облезавшую кожу, а затем три или четыре года лечился в московской клинике, специализировавшейся на радиационных поражениях. В итоге он не только остался жив, но и сумел подняться на ноги и даже вернулся к своей прежней работе.