Пройдет еще пара десятилетий, и профессия космонавта, похоже, приобретет такой же ретрофлер, как в свое время специальность телеграфиста или телефонистки.

«На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы» — эта песня стала в Советском Союзе настоящим символом веры в будущее. «Я верю, друзья», — провозгласил баритон Владимира Тро-шина из радиоприемников еще в 1961 году. Миллионы людей стали адептами новой космической религии, следя за тем, как над их головами в реальном времени творится великая история. Первая женщина на орбите, первый человек, вышедший в открытый космос... И наконец, сбывшееся пророчество — первый след, оставленный землянином за пределами родной планеты. Сделанная 21 июля 1969 года фотография, увековечившая отпечаток ботинка американского астронавта Нила Армстронга в лунной пыли, обошла всю мировую прессу. Может, отпечатки ног Армстронга и его 11 коллег так и останутся единственными следами живых существ на поверхности Луны. Лунные ветра им не угрожают, ведь на спутнике нет атмосферы, — но ветра истории безжалостно заметают их. Космос на наших глазах теряет человеческое лицо.

Ровно год назад весь мир праздновал золотой юбилей первого пилотируемого космического полета. Грандиозные по размаху торжества, конференции, анонсы великолепных проектов —в прошлом году о героях космоса говорили так много и так восторженно, как никогда за последнее десятилетие. Юрий Гагарин, полвека назад первым из землян отправившийся в звездную неизвестность и превратившийся в эталон личного мужества, вновь мог стать человеком года. Но им оказался собирательный образ строителя баррикад — сегодня человечество больше интересует жизнь здесь и сейчас, чем туманные перспективы звездного будущего. Несправедливо было бы заявить, что интерес к космосу угас, но имена земных посланцев, ныне работающих на орбите, вряд ли кто-то назовет без запинки. Обобщенный образ ученого или инженера, человека, который никогда не покидал пределов земной атмосферы, — вот самый реалистичный портрет современного покорителя космоса.

В большинстве стран, причастных к большим звездным гонкам, — за исключением разве что Китая — пилотируемая космонавтика уже давно не вызывает того патриотического пафоса, который царил 30 лет назад. Вместо героизма сегодня чаще говорят об опасностях. Космонавт — профессия экстремальная (за всю историю космических полетов погибло 4% их участников), и, как и другие опасные виды деятельности, она эволюционирует, решая вопрос, как избежать присутствия человека в экстремальной зоне. Военные, исследователи подводных глубин, прокладчики межконтинентальных газовых магистралей — всех их заменяют беспилотные машины, безотказные произведения инженерного искусства. Они требуют гораздо меньших затрат и несут в себе гораздо меньше рисков. Техника приходит на смену людям и в космосе — и потому названия планетоходов Opportunity и Curiosity гораздо больше на слуху, чем имена Олега Кононенко, Дональда Петтита и Андре Кауперса, сейчас работающих на МКС. И это понятно. Международная космическая станция — символ глобального интернационального сотрудничества, единственное исправно функционирующее посольство Земли за ее пределами — и, кажется, не более того. На ее поддержание тратятся огромные бюджеты, невероятные объемы топлива и колоссальное количество человеческих усилий. Стоит ли игра свеч? Сегодня с каждым днем становится очевиднее: основные поставщики свежайших открытий — аппараты вроде межпланетного зонда Messenger, исследующего Меркурий, или робота-марсохода Spirit.

«Работать должны машины, а труд людей следует законодательно запретить», — заявил французский левый теоретик Ги Дебор в своей книге «Общество спектакля», написанной еще в 1967-м. Тогда это казалось утопией — тем более речь о космосе. Но понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы убедиться, насколько Дебор был прав. Молодой бунтарь провозгласил основой прогресса творчество, и этот принцип сегодня определяет развитие космической отрасли, главными действующими лицами которой стали творцы — ученые и инженеры.

Несколько десятилетий, буквально до прошлого года, человечество грезило о полете на Марс. Эта мечта выглядела практически реальной — несмотря на все угрозы здоровью марсонавтов, которым предстояло отправиться на планету, где радиация и ультрафиолетовое облучение в разы выше, чем на Земле, где атмосфера слишком разрежена и ее давление очень слабо. И этот полет, который позволил бы исследовать лишь небольшой клочок Марса — да и его выбор стал бы волей фортуны, — обошелся бы в сотню раз дороже, чем такой же по размаху проект без участия астронавтов. Нет, роботы справятся с этим делом лучше.

Но есть еще одна причина, поставившая на паузу марсианскую программу, — и, пожалуй, главная. Авторы еще одного советского космического хита мечтали о том, как на Марсе расцветут яблони. Сегодня слова этой песни действуют на ученых-биологов примерно так же, как аккорды нацистского гимна Хорста Весселя на антифашистов. Научное сообщество до сих пор не нашло окончательного ответа на вопрос, есть ли жизнь на Марсе и была ли она там в прошлом. Однако если мы занесем туда земную органику, он так и останется без ответа. Красная планета — уникальный заповедник, который следует всеми силами оберегать от вторжения чуждой биоты. Когда 40 лет назад «Аполлоны» отправили людей на Луну, никто из биологов не возражал: на Луне нет и не может быть биосферы. Однако сегодня, когда речь заходит о Марсе, мнение ученых совсем иное: они в один голос выступают за стерильных роботов.

Космос был последним оплотом колониализма — той системы мышления, в которой насильственный экспорт собственных достижений почитался величайшим благом. Теперь человечество научилось ценить чужую уникальность — и на Земле, и за ее пределами. На смену идеологии покорения приходит новое отношение, не делающее никакого принципиального различия между космическими просторами и, скажем, амазонской сельвой. И то и другое — мир, живущий по иным законам, требующий пиетета; мир, где заключены разгадки нашего собственного будущего и прошлого. Однако возможность познакомиться с ним непосредственно (как и с амазонскими джунглями) у человечества все же будет: космос останется привлекательным местом для экстремальных туристических вояжей.